Предыдущая   На главную   Содержание   Следующая     МИХАИЛ НИКОЛАЕВ Михаил Николаев. Родился в Тбилиси, в грозовом 1943 году, в эвакуации. Москве отдал большую часть жизни, но юность провел на верхневолжских просторах, что оставило неизгладимый след в душе и памяти. В 60-е годы был членом самобытного литературного объединения «Спектр», после роспуска которого долгие годы не печатался. С начала 90-х годов – автор 2-х поэтических книг и многочисленных публикаций. Природа, невесомая музыка существования личности, души в этом бесповоротно меняющемся мире – основная, вечная тема его поэзии. Член СП России. По образованию инженер, живет и работает в Москве. ........................................................................................................... * * * ...Свет осени тих и целебен, Шепчу в полусонной мгле: Всё меньше меня на небе, Всё больше меня на земле. Хранит безымянный стебель Небесную тягу в стволе, Всё меньше меня на небе, Всё больше меня на земле. Огня непокорный гребень С годами все ближе к золе, Я что-то забыл на небе, Чего не найти на земле. Но светел печальный молебен, И прочен безвременный след, Оставленный там, на небе, И временный здесь, на земле... ШОПЕН Какая вселенская грусть У тех, кто рождён не для боя! Какое сознанье покоя И внутренней тишины... Мерцанье чужой глубины Прикрыли тяжёлые веки, И руки, как белые реки, Легли над моей головой В купель доброты круговой Слепого от нежности зала... От тела душа отказалась, И рушились тени в груди! И женский сверкающий голос Все выше звучал впереди... * * * ...А что весной? Ах, свет ты мой лесной! Крик петушиный в прозелень чащобы, Не огорчусь за дальний путь — ещё бы: И ветер здесь не ветер — легкий смех, И птица здесь не птица — озаренье! Поляны робкое стихотворенье Подслушаю под дремлющей сосной. Хмель соловьиный выветрится за ночь, А поутру... Ах, свет ты мой лесной! * * * ...Так вот она, ветшалая святыня! И робости как будто нет в помине, Но первый шаг тяжёл и осторожен. Я в храм вхожу, и по всему сужу, Что Бог здесь был, что стал он невозможен, Что исступлённо-яркие белки Повыклевали голуби на своде, А ужасом разъятые зрачки Давно уж помышляют о свободе От всякой цели. В купол въелась тьма... Какое заблуждение ума! Какой великий склеп людской мечты! Нам нужен храм до звёзд, ничуть не ниже, Но все ясней, отчётливей я вижу — Нам не дожить до этой высоты! * * * ...Во мне то гасят свет, то зажигают, Предметы без конца передвигают, Цвета меняют потолка и стен, И каждый раз — как будто насовсем. То открывают ящики, то задвигают, — Что ищете? — Ответа избегают. Свет золотой струится в два окна. И новизна неясностью пугает, И горькой правдой дышит старина... Ницше ...Безмятежная рыба, С чешуёй, испускающей мрак, Византийские взгляды уже не бросает: Мелководье её обрекло на дремоту. Тронешь чёрную слизь с любопытством ребенка — Непомерную плату отдашь сатане... А другая, что утреннесолнцеподобна, У поверхности радугой бродит всегда, Но в стоячей воде — словно радость в ловушке! И еще: с чешуёй, преломляющей свет, Искажённое — в истину вновь искажает... И ещё, и ещё, и ещё, и ещё... Сколько рыб за волшебным стеклом у меня! А двух первых — сполна бы до смерти хватило... * * * В рубиновых, нежных глазах Изумрудной лягушки Амазонской сельвы Я прочёл изречённое волей небес: Порезвился творец, да и нас сотворил, Пусть не в-первых, И быть может, не в нас, сотворенья венец. Ни дельфином, ни птицей не быть мне В соцветье таких откровений, Пусть я даже об этом когда-то наивно мечтал! Улыбаюсь, смолкаю на вершине своих заблуждений – Как сумел, так и прожил, И не так уж смертельно устал… Май 2006г. * * * Как гордо Вы несёте голову, Холодный маленький цветок! Как флейта с легким, хрупким голосом Ваш стебель чуждо одинок. Коснувшись Вас, прошу прощенья, Меня надменность привлекла. Вам нужен холод восхищенья, Но ведь рука моя тепла ... * * * ...Улыбка девушки в сирени Светлее взбалмошных цветов! Немало милых преступлений Я совершить еще готов! Но сонным солнышком играясь, За смелость выглядеть смешным Меня Всевышний не карает Своим могуществом сплошным! Не стану сумрачным страдальцем Среди других в твоем саду. Пусть пляшут солнечные зайцы По захолустью наших душ... * * * ...Я сквозь пальцы посмотрю... Ты сквозь пальцы посмотри... А потом опустим пальцы, И придвинутся, сомкнутся Два расплывшихся лица, Безраздельно, до конца. По губам читать губами Обжигающе легко! У меня такая память, У тебя такая память — На двоих одну нам хватит, Чтоб запомнить это пламя До скончания веков! Всё, что было — за горами, За глубокими долами, В тридесятом дальнем царстве, Всё, что было — позади! Нам одно лишь только надо: Понимать друг друга рядом. Лучше — Бог ни приведи! Лучше — Бог ни приведи... * * * ...Стук чёрных одуванчиков в морщинистую дверь, В костлявом чайнике кипит ночная вьюга, Почти невидима, пуста дорога в Тверь, Печным ознобом дышит пятый угол. Жар — абажур, как маятник Фуко, Оранжево гарцует в пятистенке, Под сверчкованье грезить так легко, В косматый сумрак уперев коленки. Свет гасится, чтобы впустить луну, И дать печи багровое мерцанье, Склониться к полусну, потом ко сну, До сладкой грани самоотрицанья... * * * …Легка, прозрачна и невнятна, Капельна стужа до весны. Как дерева невероятно Лазурностью освещены! Пусть Новый год не слишком новый, Но тишина таит пургу, В которой рушатся основы Жить без которых не могу! Себя не стану виноватить, Что ношу взял не по плечу… Пять тысяч лет назад был на Евфрате, Стоял среди жрецов на зиккурате, Но и тогда не знал, чего хочу… * * * Каков ты, мой Ангел? Жаль, мне никогда не увидеть тебя. Но взмах твоих крыльев прошелся опять над затылком! Ты светел и добр. Но о чем же ты шепчешь, скорбя, В своем отрешенном покое, извечно не пылком? О, как же баюкаешь с детства ты душу мою! Куда унесешь ты ее, в скорбный час, из угасшего тела? Какое там небо? Какие там птицы поют? Хранит меня нежность твоя над прибоем земного предела… * * * Сегодня небу не хватает звёзд. Морщины облаков свела забота, И можно письма старые листать, И можно петь, не разжимая губ. Бьёт в раму ветер монотонной нотой, И вторит ветру дождевой разгул, А ночь глухая лишена пощады К тому, кто плечи зябко обхватив, Глядит в окно незрячим, долгим взглядом, На полуслове оборвав мотив. Час памяти года в минуты сгонит, Власть времени в ночи совсем слаба, И мир ясней, и путь — как на ладони, Но на ладони — линий ворожба!.. Сошлись, глядят невидимые гости, Как умысел с судьбой играют в кости... * * * Лесов осенних матовый опал, Прощальный стон отпламеневших клёнов На рубеже последнего снопа Неярок свет берёзок изумлённых. Как хорошо! Как просто хорошо Всё понимать, неторопливо слушать, Из бочажка хлебнуть "на посошок", И тихо кануть в шелестящей суши. И будет просветлённа череда Стволов, в немую думу погружённых, Похолодевших и заворожённых, И будет так однажды, и всегда... * * * ...Зябко. Мурашки ежом по спине. Ворот тулупа пригрелся на шее. Сонная кровь тяжелеет во мне - С возрастом только коньяк хорошеет! Все же в карманах осталось тепло - Руки в косматой берлоге по локоть. За ночь дорогу совсем замело! Лежа на печке, дремалось неплохо. Волк ли, собака трусит вдалеке? Не разглядеть за клубящимся снегом. Дует забористо на большаке, Худо душе меж землею и небом! Набело, добела выбелен лес, Белое небо сливается с полем. Бог ли наставил, попутал ли бес - Надо идти. Сколько силы позволят! Надо идти. Сколько силы позволят... * * * …Разве это горе? Нет, не горе – Давней бури слабый ветерок! Синим пламенем горит цикорий На обочинах семи дорог. Как томительна души отрада – Небом осененный островок! Вырвана икона из оклада, А за ним – сквозное ничего. Знаешь, мы уже почти пропали, Без святых уходим в упокой! Чистым золотом сияет наша паперть. Мы на ней – с протянутой рукой… * * * …Долго дрёму на снегу Вьюгой заносило… То ль проснуться не могу, То ли уснуть не в силах! Манит шебутной просвет Роковой отрадой: Кубаря по синеве – Мне туда бы надо! Отчего, да почему Смута в сердце метит – Не ответить никому, Ни за что на свете! А какой уж разговор В мире оголтелом… Кабы выйти мне на двор Меж душой и телом! * * * ... Здесь речка умерла. И вот её могила: Змеистый, бархатный, печальный след. Когда-то нежила, поила и кормила, Но дух русалочий её свели на нет. Что за напасть, привычная погибель, Сивушной ржавчиной кровавится сквозь сны!.. Здесь речка умерла. И вот её могила Под васильковым берегом родным... * * * ...И я, и все мы лучшего хотели, Но дьявол оказался нас хитрее, А Бог мудрее, вот и результат... А был в беседке шёпот беспричинный, Густая тень. И ножик перочинный Под яблоком раздора на скамье. Торжественный черёмуховый запах, Тела берёз в еловых, тёмных лапах... Я вышел... И давно. И что теперь? Снижаю брови в облаке распада, Всё принимаю, словно так и надо, И жизнь свою, как розу на снегу, Я видеть рад. Жаль, долго — не смогу... ПРОЩАНИЕ Не любишь ты красивые слова! А у тебя такая голова — Как облако над солнечной вершиной, Сияющее словно изнутри... А у меня — красивые слова, Я их не собираюсь говорить, И только лишь в себе перебираю, Как гальку разноцветную в волне. Бессмысленно гадать по чьей вине Доходит дело до таких утрат! Как ты предупредительно добра, Спокойна и улыбчива с утра, Но мимолётна двойственность решений! И каждый сомневающийся прав, И каждый уходящий совершенен... * * * ...Готический пламень свечи Не сочти за старинную, милую странность — Как прежде, он манит к себе Потемневших зрачков зеркала. Лоб, скулы и нос оттенив, очертив крупным планом, Все лишнее скрыла в себе золотистая мгла... Вглядимся друг в друга спокойно, вглядимся открыто, Мы так торопились — внезапно отпала нужда, И жест был привычен, и слово не ново, избито, Но мгла их окутала, словно живая вода... Готический пламень свечи! На просвет проверяем бокалы, В хрустальной оправе качаем рубиновый камень вина, Не помнится пьесы такой, а ведь мы повидали не мало, Какую тенями беззвучными нынче играет стена... Как сходятся тени легко! И расходятся тоже без боли, А значит — не очень осмыслена их круговерть. Но нам ведь не свойственны столь мимолётные роли, Мы ищем такие, в которых не властна и смерть! Мы ищем такие взаимные, встречные токи, Которые были и будут причиной всех тайных причин! Не будем гадать, что же нас ожидает в итоге, Пока золотистая мгла и готический пламень свечи... * * * ...Под лампой голубой сидели И то ли пели, то ли говорили, А темнота вокруг на цыпочках ходила, А темнота дышала из щелей. В тени угла светлели акварели, Сирень в стекле сияла на столе. Письмо от девушки, давно ушедшей, Прощальное, в руке держал один, Другой читал стихи, а третий их писал. Как синий кот ласкался тёплый ветер, На подоконнике ночном цвела роса. Была ли лампа голубой? Не знаю, Но в памяти осталась голубой. И силуэт с закушенной губой На звёздном мареве мерцающего неба, И долгий след от лампы голубой... РУЧЕЙ Легла несмело позолота В ручей зелёного стекла. Вода медлительно стекла С руки. Рассветная дремота Как жук в нагретом янтаре Меж тёмных веток шелохнулась: Там птица вскинулась, проснулась, И лилий белые цветы Очнулись, дрогнув лепестками... Я видел тонкий белый мох И голубой подводный камень, Но это были облака... Незавершённость высоты Меня влекла. Я падал в небо. И одуванчика кристалл Служил мне лётными очками... ДЕРЖАВА ... Давно я не был в пёстром Душанбе, В осенней благости Вардзобского ущелья, У стен мечетей древнеликой Бухары, И на базарах шумного Ташкента. Давно не брёл уютным, тихим Фрунзе, Медео светлым над Алма-Ата. Давно в алмазных водах Иссык-Куля Жар бронзового тела не гасил. Армении хачкары и Севан, Гегард, Гарни, Эчмиадзин, И Матанадаран под сердцем Еревана Давно не трогали мои глаза! И ветер солнечный бурунного Баку Давно не пел мне у Девичьей башни! Тбилиси, где родился я под шапкою Мтацминды, И виноградный бархат Алазани С глазницами пустыми древних крепостей — Уже и тень моя сюда не ляжет... Причерноморье и целебный Крым, И пять морей, что придавали силы, Когда уже согнуться был готов — Коснусь, черпну ль ещё солёной воли? Давно не пил глинтвейн в промозглую погоду На Вышгороде Таллинна седого. Паланги, Юрмалы спокойные пески, Органный голос Домского собора И каменную фугу Петербурга, Возвышенного волею Петра — Рукой подать — когда опять увижу? И Господин Великий Новгород давно Мне не кивал своими куполами... Первопрестольный Киев золотой, Монастырей руины в глухомани, И боевые шлемы башен Пскова, Довмонта меч, крест Трувора, Изборск, Владимир - Золоты Врата, Апостольная Суздаль И Боголюбово, где церковь Покрова Девятый век сияет на Нерли Полузабытым княжьим следом Руси — Пройду ль ещё заросшею тропой? А Волга, колыбель души, которая кувшинкой Качалась на зеленоводье Лесного потаённого ручья - Вот здесь пусть ждут меня, Покуда жив я буду!.. Неделю на Восток, три дня на Запад, Три дня на Север и четыре дня на Юг От синевы московского асфальта, От лампового круга на столе... БАЛЛАДА О КРЕЩЕНСКОМ САХАРНОМ СТОЯНИИ ...Сегодня я собою горд, как Гогенцоллерн Златою осенью тринадцатого года! Сравненье к месту, ибо я намедни взял Немного сахара, недорого совсем, Всего полдня лишь только отстояв В холодной очереди, путаной и длинной, Как путь наш беспросветный в коммунизм. О, господи! Милейшие ведь люди, И было нам о чем поговорить, Пока не вышла в двери королева, И не сказала, что нектар иссяк, Верней — неотвратимо иссякает. И тотчас, подозрение и страх Немедленно вселились в наши души, Сомнение — по скольку же давать В одни, елея жаждущие руки, Чтобы досталось каждому из нас? И появились хмурые вожди С горящим, неподкупно-жёстким взглядом, И мы надежды обратили к ним И дали власть над нашим коллективом. И мне хватило! Я вошёл во внутрь Торжественного булочного храма, И получил желанный свой пакет Из жестяной коричневой бумаги С тяжёлым белым сахаром внутри. Властители! Спасибо Вам за то, Что Вы предвидели желательный исход И можно мне с надеждой жить и дальше. Держава треснула, как скорлупа ореха, Но занимательно, чем все же прорастёт Могучее и древнее ядро?.. * * * ...Белесое беззвучие тумана. Безмолвное безветрие реки. Над низким берегом — болиголов дурманный, Берёз берестяные светляки. Сигналят редким птицам сквозь орешник Огни рябин на голубых буграх, И запах... С детства памятный, тот, прежний Студёный запах полусонных трав... В глаза, свободные от всякого прищура, Спокойно падает неяркий свет, Суровый холст небес, суглинок бурый, Короткий окрик, тонущий в листве. Ну, кто откликнется меж деревень незрячих? Старухи отжили свой долгий век. На горизонте призрачно маячит В скотину обращенный человек... * * * …В давней той поре На Святой горе Был ещё лесок, Крест стоял высок. И к тому кресту, В эту высоту Разный шёл народ, Скопом и вразброд. Как к себе домой, Странник шёл с сумой, Шёл, с душой глухой, Человек лихой, - Господи, прости, Грех мой отпусти – Кто душой нищал – Всех Господь прощал. …Мало кто окрест Помнит святость мест: Нет давно креста, Только высота. Только лишь река Гонит облака, Да туман сырой Под Святой горой… * * * ... Соловей, лишённый дара, Закодированный гений, Ничего не объясняет Никогда и никому. Будет правда нестерпимой, Серость сути не изменит, Будут мысли неотвязны, Как работа на дому. Семикратно отмеряет, И тупым тупое режет, Монотонно примеряет Злостный замысел судьбы. И понять необходимо, То, что так непостижимо: Как душа осталась в теле, Без гвоздей и без резьбы. Полувзгляд на полужесте Жалость коротко обрежет. Пепел прежних откровений Похоронен меж бровей... Ясновиденье бесцельно, И пророчество бессильно, Там, где вьёт гнездо на камне Онемевший соловей... * * * В эпилоге забега На очень неровную милю, В искажённой системе По старому, тёмному стилю, Молчаливый угрюмец, Способный на внутренний ужас, Попытался уснуть, Но ему становилось всё хуже. И тогда он отведал Довольно простого лекарства, Попытался уснуть, И поспешно венчался на царство. Одеялом содеянный миф Был достаточно прочен, Пусть не вечен, Но всё же таинственно точен! И постельный режим нарушать Уже не было смысла, До расцвета рассвета Мерцали и множились числа, Не питая иллюзий к тому, Что же будет в итоге, Если сесть поутру И спокойно рассматривать ноги... Всё, что сбыться должно, Всё надвинется неотвратимо, И останется ночь, Чтобы вспомнить о чём-то любимом. * * * ...С полудня снег пошёл торжественно и пышно. Одежды белые окутали дома. Спокойный, тихий день послал Всевышний. Какая чистая и кроткая зима! Светло как в храме перед главной службой. Легка немая исповедь моя. В лицо струится хрупкий свет жемчужный, Не ранят голубые острия. Никто пока небесный пух не тронул, Над ним колдует только тишина. Огнистую, искристую корону Перебирает заново она. И получив прощенье за былое, Всё темное ушло под белизну. Тепло душе под снежно-белой мглою! ...Не буду больше торопить весну... * * * ...Накатом шёл, свободным ходом, Срезая серебристый наст. Дымилась хмарью непогода. Ходила ходуном спина, В таранном темпе лыжных палок. Позёмка встречная бежала По крыше временной речной, И кожу жёг железным жаром Ковбойки панцирь ледяной. Садилось солнце, улыбаясь, За дальний островной причал, Летел, всё ниже пригибаясь. А ветер и мороз крепчал И снеговая полумаска, Прожжённая огнями глаз, Качалась в ураганной пляске — Так в белый шёлк скользит игла! И шорох хриплого дыханья Вплетался в синий посвист лыж: Когда душа за буйной гранью,— Она взлетает — и летишь, В броске забыв о постоянстве!.. Вот так же с небом говорит Ферритовый метеорит, Свободно падая в пространстве... * * * Как эта бабочка сверкает на цветке Искристым переливом самоцвета! В зелёной неге лугового лета Свой у придворной дамы этикет. Своё колье, воланы, кринолины, И за спиной — два ангельских крыла. В истоме тёмных глаз аквамаринных, Ещё и дня на свете не жила! Но вот оно - врождённое эстетство, Барокко, Ренессанс и Декаданс! Как Фаберже из трепетного детства, Которого и нищий не продаст! Не улетай, небесная причуда, Покуда твой узор не разгадал! Крылатый бархат трогать я не буду, Но взглядом зарисую. Навсегда... * * * ... В оправе радуги мечтание моё... Кристалл саргассовый — аквариум зелёный: Скалярия, лагунная гулёна, Неонов бирюзовое шитьё. За лентой серебристых пузырьков — Свет лампы, и твои глаза напротив. Давай друг другу голову морочить В глубинах океанских сквозняков! Нас непременно вынесет Гольфстрим За каменные ближние пределы, Туда, где рыб стремительные стрелы, И грозный риф кораллами пестрит. Где над волной, в плену благоуханий, Волторной раковина старая поёт. Насколько хватит нашего дыханья?.. В оправе радуги мечтание моё... "КЭТТИ САРК" (баллада) ...Три недели в океане, На волне, в глубоком крене, В ураганной белой пене Чайный клипер "Кэтти Сарк". Реи чиркают о воду — В эту чёрную погоду Паруса не убирает Только клипер "Кэтти Сарк"! Океан у мыса Горн — Это братская могила, Привяжитесь, чтоб не смыло, И доверьтесь "Кэтти Сарк"! О штурвал лицо разбито, Словно чёрт лягнул копытом, Видно дьявол выручает Эту ведьму "Кэтти Сарк"! За волной встает волна, И любая, как гробница, Но поверх, подобно птице, Чёрный клипер "Кэтти Сарк"! Трюмы наглухо задраил, В прятки с гибелью играет, Но не сбрасывает хода Чайный клипер "Кэтти Сарк"! Кто ворвётся первым в порт: "Кэтти Сарк" иль "Фермопилы"? Берег временный, но милый Первым встретит "Кэтти Сарк"! Пароход волну пропашет, А на гребне снова пляшет Нэнн Короткая Рубашка, Чайный клипер, Чёрный клипер, Ведьма — клипер "Кэтти Сарк"! * * * ...Колобродило тело, Вплетаясь в ленивую ласку волны. Веер лунного ветра Тревожил покой глубины. Над просторным и ровным дыханием моря Пульсар трепетал, И под кожей упругой, Упруго катался тяжёлый металл. Как дельфин улыбаясь, Я в черно-алмазной воде Плыл, и кровь голубая Моя, растекалась огнём по руде! А руда — это тело моё, Золотая руда! И на бархатных струях, Казалось, так будет всегда! Миражи, силуэты, фантомы В зелёном луче, Даже в облаке облик знакомый В рассветной парче! ...Так из звёздного моря ночного Я плыл на зарю... И давно уже тело моё — не обнова, А я всё парю... * * * ...Рассеянность. Растерянность потери. За тёмной дверью — плюшевые звери, Похожие на маленьких людей. По нитям паутинным, осторожно Входи, ступай и временно владей: Мираж оружия, стреноженного в ножнах, Случайный след на солнечной слюде... В наивный час спасительным наплывом На сотах памяти искрится старый мёд. Совсем нетрудно выглядеть счастливым В венецианском зеркале времён. Но как же славно золотая заводь Печальной ясностью озарена! ... Читаю пальцами, с закрытыми глазами, Полузабытые меж трещин имена... * * * ...В верхней комнате зажгли глубинный свет. Старый Мастер досконально знает дело: Если небо впереди меняет цвет, Значит им иная сила овладела. Бледный гений с опрокинутым лицом Зачарованные пальцы расплетает: Только Моцарт так играл перед концом. Не успеешь оглянуться - рассветает... * * * ...Созывал гостей. Никто не шел: Кто тяжел, кто хвор, кто зол и занят. Ледяной бокал перед глазами. Этот вечер жалости лишен. Почернел закат, и скорбный цвет Овладел печальным, темно-синим. Из невидимых на торжестве Никого пока не воскресили. А они пришли из тихих мест, Где Господь горюет над Вселенной. Он на теле каждом ставит крест, Чтобы душу выпустить нетленной, Чтобы в море голубых огней Растворился непокой теней... Был исход на взлете предрешен. Созывал гостей. Никто не шел... * * * …В глухой пятистенке, в медвежьем углу, Я отсвет лампады ловил на полу. Качая дыханьем еловую тьму, Я лешим казался себе самому. Еловая брага горчила в крови, Был сруб берендеев корнями повит, За полночь кукушку сменяла сова, С трудом вспоминал я лесные слова… Вот так прикипает закрытый засов, И мхами хоронятся стрелки часов… * * * ...Глаза закрыты. Зрение в себя. Подоткнуто под горло одеяло. А ветер, пианист от Бога, Берет аккорды на крылатой крыше Слепыми пальцами дождя. Постель - тепло моё хранящий «Наутилус» - Дрейфует в деревянной полумгле, Под зыбью затаённого озноба Давным-давно нетопленой печи... Плыть по течению. Давно бы так. Давно бы. Лежать без времени. И слушать дождь в ночи... * * * ...Опять... Душа без музыки иссохла! Пора лицом нависнуть над оркестром: Три связных звука, по спине озноб, И голос музыки, понятный людям и цветам, Глаза отяжелевшие промоет. Сказала флейта птичьим языком О том, что нам нужна тоска по небу, Всплыла валторна бирюзовым морем, И о судьбе напомнил барабан. И вот тогда, в провале тишины, С тревожной нежностью запела скрипка, Отозвались другие и, вздохнув, Живое существо оркестра пробудилось, Могущественно поманило нас, И до себя возвысить попыталось! Как мне хотелось петь с такой же силой, На хриплый крик сорваться не боясь! Какое горе, что нельзя всегда Носить в себе, оркестр, твоё дыханье! Какое счастье, что ты есть и можешь петь Превыше всех пределов и понятий! Мы только лишь паломники в твоей стране, И пусть нам никогда не стать святыми, Но есть волна небесная в пустыне, И ослепительность полёта на волне! Г.С. Свиридову …Не воет, не срывает дверь с петель. Остановилось время не впервые: Опять свиридовская тихая метель В глаза открытые метёт навылет! Светлеет нелюдимый тёмный лес, Пропала, сгинула последняя дорога: На сотни вёрст по голубой земле – Серебряная музыка от Бога!.. Сон колдовской не отведёшь рукой: Уснёшь – и со святыми упокой!.. * * * ...Не так уж быстро я когда-то рос: Так из земли не вдруг растут деревья. Шли поезда, струилось время Сиюминутным щебнем под откос. Летали ласточки до темноты, До холодов куда-то все девались, И сено памяти на сеновале Томилось от медвяной духоты. Не доходя до обжитых дверей, Глядели вслед бездомные собаки, И музыка бродяжила во мраке, Играя мотыльками фонарей. Все так таинственно, само собой, На том и этом свете приключалось! И мне лишь одному предназначалось, Застигнутому этой ворожбой... ТАНГО Как, черной радугой штиблет Скользя по зеркалу паркета, Чертил изысканный он след Ногою жёстче арбалета! И женщина, как тетива, Упругим, тонким станом гнулась. И платья алая листва С волной бедра перехлестнулась!.. Струя обманчивую лень, Сошлись две вкрадчивых пантеры: Кто верх возьмёт? В палящий плен Влекут надменные манеры!.. Двойной, змеиный ятаган Колеблется в багровом свете. Жестокой страсти ураган, Тропический, лиловый ветер... СЧАСТЬЕ Там, где ветер с цветов овевает пыльцу, Там, где пальцы любимой скользят по лицу, Там, где дождик на солнце, как слёзы сквозь смех, Там, где бел одуванчика царственный мех, Там, где шаг твой свободен, как птичий полёт, В том краю в одиночку никто не живёт... ПТИЧИЙ РЫНОК Чтоб в наше жильё по старинке Внести домовитый уют, На этом диковинном рынке Звериных детей продают. - Совсем невысокая плата, Хозяином станешь, возьми! — С нелепой надеждой глазята Наивно таращатся в мир. Решаются жизни. Мы сами Беспомощны в этом кругу. - Возьмите на добрую память! - ...Я долго здесь быть не могу... * * * Снова ступаем на старые грабли, Увековечена шишка на лбу! Не сомневайся – будешь ограблен, Даже в последнем, дощатом гробу! Милое сердцу зверьё, вороньё, Зубчатый свет ошельмованных башен! Что же поделать – это моё, Даже, наотмашь скажу – это наше! До горизонта рукой не подать, Высокогорье знамён не осилить, Вера ушла как живая вода, Мёртвую воду оставили в силе. Здравствуй, несметных богатств нищета, Гордость наивная Третьего Рима!.. Но не прибьёшь своего кота Даже за то, что он гадит мимо!.. май, 2013 г. * * * …По течению, вниз по течению, Безо всякого ожесточения, А куда – не имеет значения, По течению, вниз по течению. Знаю вечной реки назначение – Утешать, приносить очищение, Обезболить былые влечения, По течению, вниз по течению. Обесценены до отречения, Опостылели вероучения: Просветление, помрачение, По течению, вниз по течению. Мне туда, где придёт излечение, Где небес голубое свечение, Где ничто не имеет значение… По течению, вниз по течению… * * * Кто из нас может сказать, что ему предстоит, Даже в подушку лицом, даже к небу спиною? Альфа Центавра, Сириус, Альтаир — Я и не знал, что вы тайно владеете мною! Силы небесные, магия звёздных лучей Дальним призывом меняют погоду в душе. Есть в нас провалы, чернее пещерных ночей, Их глубина не доступна для собственных глаз и ушей! Скальпелем логики разум всё в нас расслоил, Что же тогда наших рухнувших планов виною? Альфа Центавра, Сириус, Альтаир, Я и не знал, что вы тайно владеете мною... * * * Я так люблю сидеть на шпалах, Пропахших маслом и углем, И слушать Эхо, что упало За уходящим фонарем. Спуститься в лес бесшумным шагом, К друзьям, которых берегу, Касаться их стволов шершавых, Как золотистых горьких губ. Уйти в тенистые печали И ждать, что майская гроза Родник наполнит, где качались Твои горячие глаза... * * * …Дом на юру, как раскрытая книга. Всё повидавшая, меркнет река. Глыбой навис Белый дом – забулдыга. Ржавым гнильём поросли облака. Канализация цивилизаций – Дыры бессрочные в сточной трубе! Не разглядел ты развала, глазастый – Непоправима отрава скорбей! Колют, сверкая на каменным градом, Иглы высотных домов наркотой. Скачет котёнок. Бессмысленна радость. Сталкер стареющий стал на постой. Ну, да и пусть всё известно заранее, Может, осталось всего-то на грош. Но не смирится ни сердце, ни память! …Ангел напротив – чертовски хорош!... * * * …Ущербный кафель сталинской Москвы В каморке нежилого назначенья. Ночник любимый – мраморной совы Во тьме источник тайного свеченья… Я мирно спал под сенью пианино. Война ушла. Торжествовал салют. Затишье. От Сибири до Берлина Всё нужное по карточкам дают. Такая малость! Но какая милость – Плыть в колыбели предрассветных грёз! Не всё сбылось, что мне тогда приснилось. Не всё сбылось. Но верилось всерьёз. Совсем нетрудно было измечтаться В заговорённой, сказочной стране, Где даже облака хотят остаться С загадочной землёй наедине. Повыветрился хмель из головы, Но музыки заветной не нарушу! И давний отсвет мраморной совы Издалека подсвечивает душу… (1945) март, 2013 г. * * * Мне светлый ангел молча пел, В пустынном облаке купаясь. Часов чеканная капель Чугунно падала, скупая. Слепая музыка без слов В моей качалась колыбели – Мучительное ремесло В пути от кресла до постели… Поверю – может, так верней – В души свободное паденье, Или в опасной тишине Махнуть рукой на наважденье! Зовет недобрая пора Покинуть праздненство историй... Но для меня играет Брамс Из недоступных территорий! * * * Пустой, холодный зал в квадрате черно-белом, Лишённом красок. Никого. Я здесь и нет меня. Забвения пустынные пробелы. Нет ничего: ни света, ни огня, Ни музыки, ни голоса, ни света, Ни призрачно танцующих теней. Здесь всё угасло, стихло, даже эхо… Здесь Вечность умерла. И я простился с ней… * * * Черный теленок у белой коровы, Жухлая зелень некошеных трав. Строчка тропы под багровым покровом, Стылая, серая морось с утра. Еду на юг. Сквозь испарину окон С верхней полати – леса, да поля. Четких колес отработанный рокот Мерно колышет распластанный взгляд. Стелется даль широко и полого, Верится слабо в конечный предел. Словно пригрезилась эта дорога, Шаткая поступь по темной воде… Взрослый ребенок, в пути постаревший, Одолевает последнюю треть. Поезд уходит в закат догоревший. Поздняя осень. Смотреть и смотреть… * * * По разгонным рельсам еду, Раскачал в стакане чай. Абордажный крюк беседы Был закинут невзначай. Задушевны в пересудах Перегонные пути! Извлекли на свет посуду – Речь всухую не в чести! Обсудили. Помолчали. И руками развели. Головами покачали, Разошлись как корабли. И в пространстве растворились, Выйдя в тамбурный проём… По-людски поговорили. …Каждый думал о своём… * * * …Я выдумал в этом чугунном году Танцующий поезд на полном ходу! На том берегу, в золотой синеве, Смирюсь, обленюсь, без царя в голове! Я буду, я буду – еще не предел, В стихиях забудусь, Как рыба в воде! Чтоб даже не думать, Как дни хороши, Едва шевеля плавниками души… * * * ... Мне по душе не слишком скорый поезд: Он так напоминает колыбель! Качаюсь в очарованном покое, И тени тают сами по себе. В исход ладоней голову уронишь, И ничего уже не изменить. До тупика на утреннем перроне Тяжел и плавен сонный взмах ресниц. Приеду, выйду. Город, как ошейник, Которого уже не избежать, И ком безотлагательных решений На плечи ляжет с ношей багажа. И дней бесценных радужная ветошь Под этим жестким ветром облетит. Последую старинному совету: Не думать, не гадать на полпути! На полпути меня врачует поезд, Как лекарь, исцеляя, не вредя... Покоюсь, не о чем не беспокоясь, Под злые слезы крупного дождя... ГОРОД ...Вечер. На стёклах закатные полосы. Улиц тенета в игре речевой. Город бы взять за чугунные волосы, В небо лицом запрокинув его! Как он ребрится под самое облако, Тянется башнями в синий провал, Тяжко гудит головы его колокол, Мерно шуршит механический вал. Жарких машин сардонический хохот Клонит под вечер к тяжелому сну, Нынче неспешно пройтись бы неплохо, Линзу гипербол в глазницу воткнув! ...Час на исходе. Под склепом подножий Тлеют незримо святые места, Над потемнелой асфальтовой кожей Низко вибрирует автометалл. Площади множат, плюсуют и числят Лица, всечённые в глыбу толпы, Лица, застывшие в сумерках мысли, Лица, вобравшие грохот и пыль. Дело привычное — к прорубям окон, Штольней замков и дверных галерей, Вскроется телестеклянное око, Звонница грянет на крытом столе. Здравица. Жест. Полувзгляд обещания. Ранит бесцельно шутливая месть. Шелест шагов. Затруднённость прощания. Форточный люк в полусонную весь. Не убежать от всеобщей погони Узкоколейкой мирского добра, Только по памяти душу затронет Исповедальное пламя костра. ...Красная пляска. Багровые блики. Уханье белое медленных сов. Губ опалённость — следы ежевики. Чаша Судьбы, на созвездьи Весов. ... Манит еловыми лапами леший, Но не уйти в заповедность лесов – Рая не сыщет ни конный, ни пеший, Даже за степью, за взлаями псов. Бродит луна среди мягких игрушек, Завтрашний день лаконичен и крут, День ото дня все труднее разрушить Прочный, годами накатанный круг! Круг деловой, возведённый в привычку, Круг стародавних знакомых, родных, Круг торопливый метро, электрички, Круг, глубоко замурованный в сны... Город! Как властно ты лепишь породу Гордых, решительно жёстких людей! ...Грустная музыка у перехода, Танец над пеплом сгоревших идей... * * * ...Фантасмагория гортанных аллегорий. Фортиссимо фонарных галерей. Спонтанное неоновое горе, Припадок грёз на голубой коре. Наигранно беспечен первый встречный — Куда, откуда? Чай не ближний свет? — Тверской-Ямской трехцветный луч картечный Трассирует. И светел Моссовет. Спросил и сгинул... И куда попало Пошли-поехали, поехали-пошли. Безрадостно довольствоваться малым, Когда рельефно виден край земли! А там, за ним, на золотом пригорке, С рожденья светит каждому своё. В карман не спрячешь именную гордость, Но стрелка часовая отстаёт, И остаётся только улыбаться, Идя сквозь улей зла и доброты. Всё меньше времени мечтать и колебаться. ...Прекрасен был песочный монастырь... * * * Что в голове у поезда? Сквозняк в пустой трубе! Ущербна степень рельсовой свободы, И электронные мерцают коды, И подземельные струятся воды, И машинист немного не в себе. Ну как уехать в новые края По линии с названьем "Кольцевая"? Но всё же едем! И не унываем! Вагон прогнил, провалена скамья, И пахнет плесенью из сумрака туннеля, Да и маршрут - секрет Полишинеля! Скорей на выход! Вечно для народа Так остро не хватает кислорода! ...Остался только пульс для марш-броска, Да вера в бесконечность тупика... * * * …Смута и боль отойдут, успокоятся, Белые мухи улягутся спать. Звезды обходят столицу околицей, Катятся, падая в черную падь. Прямо над городом демон горения В небо возносит печальную тьму. Я покидаю спираль ускорения- Незачем, некуда, надо ль кому! Стихни, пугливая дрожь воробьиная В теплом гнезде задремавшей груди! Вспомню далекое, нежно любимое… Складно ли прожито - мне ли судить… * * * ... Шел с осенним дождем мимо дома когда-то любимой. Я окно еще помню, угасшее в сумерках лет... Танцевали в закатных лучах херувимы, Фонари поводили плечами златых эполет. Этот первый этаж, при задернутых наглухо шторах, Сладкой болью тянулся, был заведомо неразрешим. Сигаретно - кофейно - спиртовый возвышенный порох Полыхал то и дело в ночной серебристой глуши... Не зайти ли в подъезд и к мишени звонка прикоснуться? Словно выстрел шальной, он чужую взорвет тишину. После судного дня лишь архангел способен проснуться, Пепел, брошенный по ветру, ветру поставить в вину... Оглянусь еще раз на обветренный сталинский угол, На слепого окна неразгаданный черный квадрат. Еще раз оглянусь по пути к стародавнему другу... Храм богини давно уже сжег Герострат... * * * ...Иссиня-синий свет полночный В стрельчатом окне. Карминный свет каминный По янтарному паркету Скользит, крадется лисьим языком К ногам моим, укрытым плотным пледом. Сидеть, полулежать в качалке палисандровой В опалово-жемчужном ореоле Сияющих вершинами свечей С ампирными корнями канделябров На красном, старом дереве стола. По руку правую, на перламутре шахмат, В резном, тяжелом, ясном баккара, Гранатово-пурпурное вино Играет ограненными огнями. И золото ковра, и красный глаз лампады, Таинственный, под озаренным ликом, В тени глубокой дальнего угла. Сандала запах и старинных книг. И аромат шафранный, легкий, тонкий Того цветка, что вдруг расцвел в ночи На серебристо-алом покрывале Безвременного сердца моего... * * * Вслепую, даже не почти, Во мгле блуждая отдалённо, Себя по памяти пасти, Брести сомнением зелёным По лабиринту, на авось, Где в тупиках талдычат «надо». Кто здесь хозяин, а кто гость? Рассудок глух, и вот досада – Прикинулся, что не знаком С непримиримым двойником. Коварный шёпот: на засов Задвинуть разность полюсов – Категорическое зло С добром на пару расцвело! На очной ставке понятые, И черти в омуте светлы, И скучные в Раю святые Дают, в обмен на кандалы, Наитие из-под полы… май, 2013 * * * Пиратским почерком марал бумагу, Ночь воробьиными зарницами цвела. Мрак пятился и уходил оврагом, Где в холоде черемуха светла. Так мало оставалось до рассвета, Я путался, терялся между строк. Тенями стен ворочались портреты, Тревожно озираясь на восток. Там что-то грозное происходило, За тяжким колыханьем штор. Небесное паникадило Раскачивало дальний шторм. Бессонно перешептывались ветки, Дышала мерным рокотом земля, И я не знал, кому нужны пометки, Что у судьбы оставил на полях. Теряла силу колдовская темень, Запели петухи наперебой. Необратимо уходило время, Глухое время быть самим собой. * * * Когда откажет мне Земля В последнем, горестном приюте, Уйдёт в бескрайние поля Мой нежный квантовый компьютер. Не в те поля, где рожь колышет В покое дремлющие рощи, А в те, где скрытый мир не слышен, Незрим и невесом на ощупь. Там будет дальше… Только что? Там Облака над Паутиной, Там тень от жизни прожитой Тускнеет зыблемой картиной. Там галактическая дрожь Оживлена межзвёздным светом… Бессмертия святая ложь Там достижима, по приметам! В глухом пространстве, навсегда Нас обезличит Высший Разум! И не останется следа От тела, видимого глазу… «Вот граница того, что знаешь ты. А вот – граница того, чего не знаю я.» Сократ ученику * * * Давно уже спокойный и неробкий Любуюсь на закатное жнивьё. Как в блиндаже, под черепной коробкой Мой артефакт - убежище моё. Не верится в счастливую случайность - Задумана от сотворенья дней Заложенная свыше тайна В колодезно-бездонной глубине. Играю втёмную, навылет, как придётся, Такая роскошь временно дана. И чудится - из этого колодца Вся странность звёздная отчётливо видна!.. Пространству-Времени такое не подвластно: Лицом к лицу – не распознать лица! Здесь пахнет гибелью, здесь всё небезопасно! Здесь чудо без счастливого конца. А будущее я припоминаю, Оно вернётся прошлым, во сто крат. «Чем больше узнаю, тем меньше знаю» Давным-давно мне говорил Сократ… М. Булгакову «Я расскажу вам всё – заговорил он, – А поверите вы мне или нет – дело ваше…» Кони Воланда, вороные как полночь, во мраке глухом запредельном, В купол неба уходят, в блистательно чёрный хрусталь. Шёпот звёзд, хирургически жёсткий, в диктате раздельном. Высота лишена суеты и кристально чиста. Грозно, круто берут на подъём эти неумолимые кони! Неизменный Возничий не знает лица седока. Серебрятся поводья, в лунном свете, застыв как на троне, Молчаливый Магистр отрешённо глядит на закат. Имена не нужны тем, кто следует этой дорогой, И не будет опоры, к обрыву ведёт колея. Остаётся лишь то, что досталось однажды от Бога. И князьям, повелителям Света и Тьмы, приберёг свой ответ Судия… май, 2013 г. * * * Неуловимый шелест крыльев, - Филина ночной полёт. Глубинный взор всевидящий, Два омута печали. Над полем, лесом и рекой Пока что петухи не прокричали В зелёно-голубой покой. Непостижимо невесома тишина – Росинка упадет – и рухнет чудо, И не узнаешь, чья вина. Зачем, кому дано? Откуда? Тень филина бесшумна. Полная луна. * * * … Я жил во лжи, Как синий василек во ржи. Святая ложь была – И все дела! Река меня несла, В румянце бледного Востока, Несла меня Все дальше от истока. Река меня несла Поверх, помимо Города, села, Ленивых вишен, Башен из стекла. Река меня несла… И рыбы белые Стояли надо мной, И опускались в небо За спиной. Я к берегам Прибиться не хотел! Но кончилась река… И я взлетел!.. * * * ...Дождь на шёпот давно перешёл, Непокорные головы студит. Там, где было нам хорошо, Нас уже никогда не будет. Мёд не пить чужими устами: Отгорела звезда над крестом! Лишь серебряным ковшиком память Тихо черпает давний исток. Неизбежно наденет осень Золотые свои ордена. Полыхнут они в ясную просинь, Словно в лучшие времена! И мои заметет следы Драгоценной, последней порошею. И уйду я в закатный дым, вспоминая только хорошее… * * * Я верю в неопределенность, Непостижимость бытия. Во мне жила самовлюблённость. Жила. Теперь уж не моя. Бессмысленно смеяться, плакать, Вымаливать вчерашний день. Пора поверить в эту слякоть, В круги от камня на воде… Такая разная погода, Непредсказуемая нить!.. Стихия. Родина. Природа. Здесь ничего не изменить * * * Глубокой осенью, по комнатам, по всем, Еще не рассвело, а муха пьяная летала. Как сумасшедшая, по комнатам летала, Как сумасшедшая, по комнатам, по всем. И вдруг исчезла. Но душа моя, Похоже, угнездилась в этой мухе. А ведь хотел прихлопнуть. Был не в духе. Не совместим с законом бытия. 7:00, 6.11.09г. * * * Я пил с собой на брудершафт. Напротив зеркало смеркалось. Светилась слабая душа Бессонным светом, вполнакала. Вечерний ритуал огней В ночной безвестности терялся, И танец призрачных теней, Знакомый с детства, повторялся. Сходила свыше тишина, Как Божий дар неповторимый, И бездна в проруби окна Звучала медленно и зримо. Была Вселенной глубина Утехой звезд иезуитства, И я угадывал финал Не из пустого любопытства. Вели безвестные следы Сквозь сумрак Вечного покоя. В водовороте Черных Дыр, Ютится, странное такое, Моё земное существо, В котором бедствует счастливо Внезапной мысли колдовство На гребне редкого порыва… В какие дебри забрела Душа от тихого причала! Какая музыка была!.. Да никогда и не кончалась. февраль, 2013 г. * * * … Вслед за спокойствием приходит грусть, Как понимание исхода в неизбежность. Тускнеет всё: мечты, любовь и нежность. И никого судить я не берусь. Ещё не раз ушедшее придёт, Ещё не раз предчувствие обманет: Надежда – только сон в самообмане, Вдвойне неосязаемый. И пусть… А.Н. Ефремову * * * Лифт неисправен. Дробный топот. Знакомой лестницей иду. Рисую восходящий штопор, Штампуя марши на ходу. Чем бы ни кончилось круженье, Но встрече просветлённо рад! И бьёт по центрам торможенья В стекло налитый препарат. Полуслова и полужесты В туманной ясности парят: Что за нелепое блаженство – Читать и слушать всё подряд! Тревожить дремлющую память, Как кошку черную впотьмах, И падая в провалы пауз, Не понимая – понимать! Ведь я живу в стране находок, С бездонной крышей в небесах, И стерегут мою свободу Непроходимые леса. Мне славно жить в упорной роли, В которой не на что пенять, Свистеть, как вольный ветер в поле, И ничего не объяснять! * * * Заката музыка немая До синевы ласкает лес. Я выше слов приподнимаюсь До безмятежности небес. На поиск мысленной рассады Уходит в полночь голова, А дальше – лишнего не надо, Сама собой растёт трава! Трава беспечных откровений, Непредсказуемых страстей… Мой тихий ангел, добрый гений, Распят на будничном кресте. Нет, не дойдёт волшебный шёпот Сквозь вату вязкой глухоты, И я опять срываюсь в пропасть Недостижимой высоты! январь 2009г. * * * ...Мне так хотелось выжить навсегда, Не умирать ни в будущем, ни после, Не оставлять в покое города, Хотя бы деревом остаться в чистом поле! Зарыться в груду листьев-пустяков, Светло уйти в водоворот веков! Я перестал считать на солнце пятна, Закину голову — согреет. И приятно! Живу, твердеет с возрастом рука, Теряют невесомость облака, Слабеет притяжение планет, К которым доступа нам, смертным, нет. Я обитаю здесь! Я обитал, Смеялся днем, а по ночам летал, Надеялся на лучшие года, Мне так хотелось выжить навсегда...